Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Меня замучила совесть(
Маша! Этой несуразностью я поздравляю тебя с прошедшим ДР! Надеюсь, что ты простишь засранку и примешь подарок благосклонно, несмотря на то, что слэшер во мне отказывается умирать окончательно.
В давние-предавние времена в знойной Аравии правил шейх. И было у шейха десять сыновей и пять красавиц дочерей, всех он любил, но больше жизни дорожил он младшим своим наследником - Джаредом. Джаред был юношей пылким, как полуденное солнце, и сильным, как молодой лев. Только одно огорчало шейха - с упрямством осла отвергал младший сын все попытки его женить на первых красавицах царства, да и на вторых тоже. Время шло, принц взрослел, шейх печалился. И в одно прекрасное утро свершилось чудо: Джаред, упрямо склонив голову и сверкая глазами из-под непослушной челки, заявил отцу, что выбрал себе невесту. - Сын мой! - возликовал шейх, - неужели Аллах смилостивился надо мной и услышал мои молитвы? Скажи, кто твоя избранница и я пошлю караван с богатыми дарами её отцу! - Представления не имею,- совершенно искренне буркнул принц в ответ и сдул непокорную прядь волос со своего лба, - я ее только в отражении в кувшине видел, как зовут - не знаю. - В кувшине? - опешил шейх и задумался, поглаживая ладонью умащеную драгоценными благовониями бороду. Аллах суров, но справедлив, думал шейх, и не пошлет его любимому сыну испытаний больше, чем тот сможет вынести. - И как же ты поступишь, сын мой? - Как, как... Найду гончара, сделавшего кувшин, может быть он знает, где искать мою избранницу?- Джаред решительно поправил пояс, ожидая возражений отца. - Ну, да, начинать-то с чего-то надо, - задумчиво согласился с ним шейх. И недолго помолчав, предпринял ещё одну попытку решить все без лишних затрат: - Так может, всё-таки, возьмешь в жены третью дочь нашего верного визиря? За ней, по крайней мере, ехать никуда не придется... - Нет, - принц был непреклонен. Шейх вздохнул и отпустил от себя сына собираться в дальнюю дорогу, с грустью думая о том, что зря младшенького в детстве так мало пороли.
Как уже говорилось, принц был пылок, и это качество сослужило ему очень хорошую службу и добавило уважения в глазах его янычар. Ведь принцип "хочешь сделать хорошо- сделай сам" поубавил работы личной охране, оставляя ей только делать лица "бойся меня" за широкоплечей спиной младшего наследника. В последовавшие за разговором с шейхом дни, принц проявил всю свою энергию, сперва разыскав купца, поставляющего ко двору посуду, потом караванщика, который смог вспомнить направление, в котором стоило начать искать гончара. Принц был доволен, шейх задумчив, янычары облегченно выдохнули, разыгрывая в кости, кто из них отправится на край света вместе с Джаредом, отражение на водной глади наполненного кувшина соблазнительно улыбалось, строило глазки и раздавало взглядами авансы, подстегивая принца, как хорошего породистого жеребца, на подвиги. И принц решил не разочаровывать избранницу, отправившись в путь как можно быстрее.
Маленький караван, ведомый караванщиком, знающим, в какой стороне пустыни живет гончар, сделавший судьбоносный кувшин, был в пути вторую неделю. Янычары зверели от скуки, погонщики крутили пальцем у виска, наблюдая как принц ежечасно клянется кувшину в любви и обещает ускорить встречу. Короче, жизнь текла своим чередом ровно до того момента, когда разбойнику, спящему в легком походном шатре, стоящем посреди маленького оазиса за тысячи и тысячи верблюжьих шагов от каравана принца, приснился не менее судьбоносный, чем джаредов кувшин, сон. И приснилась ему маленькая вереница верблюдов, погоняемая крикливыми погонщиками, огромные тяжелые тюки на горбатых спинах кораблей пустыни и остроносое лицо юноши, даже во сне любовно обнимающего невзрачный кувшин. Разбойник проснулся и, почесав правую ягодицу, решил, что сон вещий - явно к деньгам. - И где я его искать должен? - пробухтел разбойник, разглядывая свод шатра. - Как обычно, - сиплым с просонья голосом отозвалась груда покрывал рядом, - иди туда, куда глаза глядят. - А это мысль, - задумался главарь, одобрительно хлопнув, предположительно по заднице, своего верного друга и помощника, - так и сделаем. И уже после полудня маленькое войско двинулось за своим вожаком в поисках богатого каравана и влюбленного в кувшин юноши.
В жаркой ночи горели костры, взлетая горячими всполохами к самым звездам, погонщики тянули долгую песню о неразделенной любви родника и тополя, растущего на берегу полуразрушенного арыка, янычары с зевотой проигрывали в кости друг другу сапоги, Джаред заливался майским соловьем кувшину. И никто не заметил крадущихся, прижавшихся к барханам теней и жадного блеска глаз наблюдающих за ними разбойников. Залихватский свист пронесся над пустыней и за считаные мгновения путники были спеленуты, как малые дети. Только юный принц сражался, как лев, защищая своим телом драгоценное гончарное изделие. Но и он был пленен. Над пустыней раздался горесный стон, когда, выпавший из ослабевших пальцев, кувшин упал, треснув от удара и был раздавлен пыльным сапогом главаря разбойников. - Совсем убогий?- с подозрением поинтересовался главарь у караванщика, мотнув головой в сторону отчаявшегося Джареда. - Не, принц! - с неподдельным восхищением возразил тот. - Пригодится, - хмыкнул главарь, и Судьба хлопнула в ладоши от его проницательности.
Что-что, а ждать Дженсен умел: как-никак профессия обязывала. Прошло уже две недели с того момента, как обобрав до нитки караван принца и прихватив его, больное на всю голову, высочество, он с со своей шайкой вернулся в оазис. Требования о выкупе были оправлены шейху в устном виде, подкрепленные разукрашенными в радужные цвета физиономиями личной охраны, сохнущего по разбитому кувшину, младшего наследника. А наследник засыхал на глазах: он молчал и горько стонал во сне, часто отказывался есть, чем сильно раздражал главаря разбойников. - Сразу видно, что от любви сохнет, - сентементально шептались у ночного костра его головорезы, украдкой смахивая скупые мужские слезы. - Сразу видно, что головой где-то повредился! - рычал в ответ Дженсен.- Ведь по горшку слезы льет! - Ничего ты в любви не понимаешь, - с грустью осуждали его, не знающие пощады, убийцы и насильники. И Дженсен понял, что дальше так продолжаться не может: этот фетишист морально разлагает такой дружный коллектив! С принцем срочно следовало поговорить. А, если не дойдет с первого раза, то и разъяснить действиями.
- Поговорить надо, - решительно заявил Дженсен, ввалившись в отведенный принцу шатер. Наследник гордо отвернулся, задрав повыше свой острый нос, всем своим видом выражая мировую скорбь о бесчувственности главаря. - Хорошо. Раз ты молчишь, говорить буду я, - Дженсен с удобством уселся на подушки. - Сейчас я расскажу тебе одну занимательную историю, - начал он. Принц отчетливо хмыкнул и покосился в его сторону. - Жил-был, причем не так уж и далеко отсюда, один маленький, очень упрямый и совершенно безголовый принц. Дженсен с удовольствием прислушался к раздавшемуся обиженному сопению со стороны пленника. - И был у принца кувшин, в который он был влюблен просто без памяти. Сопение усилилось. Добавился скрежет зубов. - И все у этого принца было отлично: любимый кувшин под боком, любящий папаша, дворец- полная чаша. И жить бы этому олуху в счастье и довольстве со своим горшком до конца своих дней. Но случилось страшное! Понесло принца в дальние дали. И у меня только один вопрос: нахрена? Дженсен испытующе посмотрел на заложника в ожидании ответа. Тот менял оттенки красного на лице, подобно закатному небу, но упрямо молчал. - Вот знаешь, выкупит тебя папаша, и я вздохну с облегчением. А ты, если не будешь жрать, сдохнешь и уже никогда не сможешь полюбить ни один кувшин. - Я гончара искал, - неожиданно и очень тихо проговорил принц, отворачиваясь от разбойника. - Зачем? Тебе одного кувшина было мало, хотел целый гарем завести? - Дженсен слегка ошалел от открывшейся перед ним глубины сумасшествия пленника. - Нет, - принц вздохнул, - этом кувшине я видел лицо самой красивой девушки на свете. И думал, что гончар, сделавший его, знает, где мне ее найти. - Ага, - сказал Дженсен, разглядывая любимого сына шейха, как иноземную диковинку, - а тебе не приходило в голову проверить, может это с водой связано? "Что-то мне нехорошо", - подумал главарь разбойников, наблюдая, как колышется полог шатра, закрываясь за выскочившим наружу принцем. Когда выяснилось, что красавица отражается в любой плошке, но почему-то только принцу, на радостях напился весь лагерь.
С этого дня ожидание Джареда скрашивалось прекрасным ликом незнакомки в каждой чашке и стакане. Но дни шли, и Джаред стал замечать, что прелесть избранницы тускнеет: кожа её уже казалось слишком белой, ресницы короткими, глаза слишком карими, а подбородок безвольным. К исходу третьей недели плена Джаред начал задумываться. О третьей дочери визиря, например. Или о верном друге главаря разбойников. И о самом главаре. До чего бы он додумался в конце концов - не известно. В двадцать третий день плена в оазис прибыл гонец с выкупом от отца.
Ночной дворец перешептывался тихими голосами евнухов на женской половине, шуршал шелком и парчой шаровар обходящей стражи, за распахнутым окном звонко разливала свою трель, спрятавшаяся в ветвях жасмина, пичуга. Джаред вздохнул и перевернулся на живот на своем роскошном ложе. Принцу не спалось. Ему тосковалось и думалось. Тосковалось об открытой ветрам, вечно перекатывающей свои барханы, пустыне, о скрипе песка под подошвами сапог и о ярких звездах на темно-фиолетовом бархате неба. Думалось о высоком костре в маленьком, затеряном среди дюн, оазисе, о людях с жесткими улыбками и прокаленными солнцем лицами, о их главаре, его смехе и шутках. Когда первые солнечные лучи нового дня заглянули сквозь ажурное плетение окна в спальню принца, его постель была пуста, лишь легкий ветерок шевелил краешек пергамента с тонкой вязью прощальных строк. " Кысмэт, отец. Я нашел свою судьбу. Не поминайте лихом. Джаред."
- Кысмэт, - прошипел Джаред от боли, выдергивая стрелу, из закрывшего спину Дженсена, плеча. - Согласен, - с присвистом, сквозь зубы ответил тот, посылая дротик в приближающуюся линию защитников каравана, - судьба такая.
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Похоже, что некоторым просто жизненно важно, чтобы в них переодически тыкали палочкой. И, самое интересное, чтобы это делала именно я. Спасибо, конечно, за доверие, но вот нахер вы мне не сдались. Если зудит в одном месте - сходи к подругам - они вас удовлетворят так, как вам нравится.
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
но выскажусь! Мне до безумия умиляет и вызывает непомерный кавай, когда Дженсена, в тихих, уютных дайревских междусобочийчиках ласково и нЭжно называют Дженни! Так бы и подалась к китайцам. Говорят, что они знают толк в пытках, а у меня есть несколько кандидатур для практики)))
Густая молочная взвесь утреннего тумана влажно холодила лицо. Смутные силуэты дозорных растворялись в белесой мути, приглушающей голоса людей и звуки ударов копыт. Дженсен сжал поводья, прогоняя по рукам и плечам напряжение, и тряхнул головой, сгоняя сонливость. - День обещает быть жарким. Дженсен хмыкнул, не поверив неожиданно мягкому и примирительному тону Инквизитора. - Да, святой отец. Доминиканец коротко усмехнулся, оценив безучастную покладистость главы своей охраны. - Напомните мне в следующий раз не вступать с вами в теологические дискуссии, - с легкой насмешкой произнес монах, и Дженсен краем глаза отметил, как поджались тонкие губы собеседника, - вы так близки к ереси, что соблазн обвинить вас для меня очень велик. И монах пристально посмотрел на храмовника в ожидании ответа. - На всё воля Божья, - пожав плечами, ответил Дженсен, - но, впредь, я постараюсь не вводить вас в искушение. Инквизитор тихо рассмеялся. - На всё воля Божья, сын мой. Добродушно произнесенные слова скрытой угрозой отозвались холодом в кончиках пальцев. Рыцарь ещё раз пожал плечами, скрывая раздражение за равнодушием жеста.
Согретый солнечными лучами, утренний воздух пришел в движение, разрывая полотно тумана на мелкие клочки. Сизые обрывки уносились ветром в сторону от дороги, открывая взгляду маленький городок на вершине пологого холма. - Вы, командор, могли бы быть образцом для остальных воинов Христовых, - неожиданно нарушил тишину монах, - если бы относились к своей службе с большей страстью. - Страсти пагубны, не так ли, святой отец? – усмехнулся в ответ храмовник, - нашему Ордену не нужны фанатики - он предпочитает иметь дело с разумными людьми. - И богатыми, - не удержался от колкости доминиканец. - И это тоже, - согласился с ним рыцарь, - вы собираете души, мы – кошельки. И все довольны. Монах обжег собеседника коротким взглядом и отвернулся. Дженсен усмехнулся. В долгом и тяжелом пути не было лучшего развлечения, чем доводить до бешенства этого чрезмерно страстного и догматичного инквизитора. - Командор! – вернувшийся к ним из дозора Арнуа тихо окликнул его, привлекая внимание. Дженсен придержал коня, пропуская вперед пятерку монахов во главе с инквизитором. - Говори, - приказал он, снижая голос. - В городе костры горят. - Где? - Похоже, что на главной площади. Желание чертыхнуться кольнуло язык. - Опять вперед Папы лезут, - словно прочитав его мысли, покачал головой Арнуа. Дженсен коротко свистнул и вскинул затянутую в кольчужную рукавицу ладонь высоко над головой, приказывая отряду остановиться. - Арнуа, Матье и Рей остаются в сопровождении. Остальные – за мной! Отряд разделился, следуя приказу командира. Дженсен дал шпор своему жеребцу, вынуждая ускорить шаг. Досада и злость прибавила частоты гулко забившемуся сердцу, когда он краем глаза ухватил холодный и насмешливый взгляд инквизитора.
«Тупые, жадные скоты!» - он скрипнул зубами, привычно сдерживая внутри себя гнев. Четыре костровища медленно догорали посреди городской площади, чернея бесформенными грудами обугленных тел. Небольшая группа собравшихся на казнь горожан с интересом и любопытством наблюдала за отрядом храмовников. - Мессир! – молодой монашек, прижимающий к груди Писание, путаясь в рясе, быстро подбежал к нему, - мессир… - Командор, - холодно поправил его Дженсен, - по чьему приказу совершилась казнь? Монашек быстро затараторил, явно гордясь своей причастностью к происходящему: - По приказу владелеля этих земель, высокочтимого барона де Кандала. - Их вина была доказана? - Свидетелями их ереси и богохульства выступили добропорядочные горожане, не вызывающие сомнений в их честности. - Кому перешло имущество еретиков? - Владетелю этих земель, высокочтимому… - Понятно. Кто вынес приговор? - Я был удостоин высокой чести судить и приговорить врагов церкви, - скромно опустив глаза, важно заявил монашек. Командор поморщился и сделал знак своим людям: - Монаха - под замок. Пусть с этим дураком аббат Клименте сам разбирается. Подхваченный под локти и поднятый над землей двумя конными храмовниками, монашек тихо пискнул, сильнее вжимая в грудь святое писание, и с ужасом зажмурился, шепча молитву. «Мальчишка» - вздохнул Дженсен, провожая взглядом арестанта и его охранников, безошибочно угадавших расположение городского каземата.
Собравшиеся на площади горожане быстро потеряли интерес к происходящему и стали расходиться по домам. Вскоре площадь опустела. - Не слишком ли вы поторопились? – подъехавший к храмовнику в сопровождении пятерых монахов, вкрадчиво поинтересовался инквизитор. - Думаю, что это Господу терпения не хватило, чтобы наделить всех своих служителей умом, - Дженсен снял шлем и устало потер лоб под самым краем кольчужного капюшона. - Вы опять на грани ереси, сын мой, - Клименте хищно улыбнулся, - хотя, чего ждать от рыцаря Ордена Тамплиеров? - Предлагаю обсудить недостатки и достоинства Орденов после того, как вот этот добропорядочный глава, - Дженсен указал на почти бегущего в их направлении, толстяка, - поможет нам с устройством. Аббат рассмеялся, соглашаясь.
- Вы выглядите моложе в светской одежде, - с ноткой упрека заметил Клименте вошедшему в трапезную командору. - А вы решили не изменять себе, - парировал Дженсен, осматривая привычный аббатский наряд. Доминиканец усмехнулся. - Это всё – суета, - монах сделал неопределенный жест, - на Суде Божьем будут оцениваться души, а не одежды, в которые мы закутывали себя при жизни. - В таком случае, почему бы себя не побаловать? – храмовник подошел к накрытому столу и налил себе полный кубок вина. Аббат улыбнулся: - Признайтесь, что вам нравится меня злить. Дженсен сделал глоток и, немного посмаковав напиток, ответил: - Признаю. - Грешник. - Лицемер. Храмовник услышал, как монах набирает полные легкие воздуха для достойного ответа. - Я знаю, что закончу жизнь на костре, если не перестану дразнить вас, - опередил он собеседника, - поберегите силы для завтрашнего дня. - Вы ненавидите всех инквизиторов или только меня? – Клименте внимательно всмотрелся в спокойное лицо рыцаря, пытаясь уловить малейшие следы эмоций. Командор усмехнулся, глядя ему прямо в глаза. - Передайте мои сожаления нашему гостеприимному хозяину, что не смог отужинать в его, наверняка приятной и интересной, компании. Опустошив одним длинным глотком свой кубок, храмовник с легким стуком поставил его на празднично убранный стол. - У меня пропал аппетит. Он развернулся и вышел из трапезной.
За мутным витражным стеклом галереи ожидающие внизу, у входа в магистрат, люди казались суетливыми мышами, снующими по углам маленького дворика, напряженными и избегающими встреч лицом к лицу. Храмовник непроизвольно коснулся холодящей поверхности стекла лбом, пытаясь разглядеть под тенью головных уборов глаза хоть одного из посетителей. - Вы присоединитесь к нам? Дженсен обернулся на голос аббата и неопределенно пожал плечами в ответ на заданный вопрос. - А стоит? Клименте подошел почти в плотную и закинул голову, вглядываясь в его лицо. - Вам же нравится меня злить, а сегодня у вас будет повод для колкостей,- доминиканец сделал быстрый знак рукой сопровождающим его монахам, отпуская от себя, - неужели пропустите такое развлечение? - Не думаю, что вид озлобленных и мстительных горожан сделает мне приятное, но я благодарен за приглашение. Воспользуюсь им в день суда. Он широко улыбнулся, с удовольствием отмечая, как ярость короткой волной пробежала по лицу монаха и исказила, ломая, твердый очерк губ. - И, если я вам не нужен для устрашения истинных христиан, позвольте предаться разврату в ближайшей таверне? - Прелюбодей! Голос аббата снизился до злого шипения. - Клянусь вам, что буду грешить только с незамужними! – Дженсен в преувеличенно искреннем жесте прижал ладонь к сердцу, - и завтра же с утра приду к вам на исповедь! Ярость, отразившаяся на лице Клименте, неожиданно всколыхнула затаившуюся злобу. Он почувствовал, как широкая улыбка застывает на его лице, сковывая мышцы холодом бешенства. - И вы отпустите мне все грехи, - шепнул он, сделав шаг к инквизитору и склоняясь к его лицу, - потому что Господь велел прощать. Аббат отшатнулся от его слов, словно от пощечины, и, развернувшись, быстро зашагал прочь. Храмовник застыл, провожая удаляющуюся по галерее фигуру, и стер ладонью с лица, ставшую болезненной, широкую улыбку.
***
В отведенной ему спальне царил полумрак. Большие, богато отделанные по местному обычаю, окна были задернуты тяжелыми шторами, прячущими от взгляда яркое летнее утро. Тонкая фигура сидящего на краю широкой постели оруженосца казалось черной тенью на фоне сумеречно серых стен, местами прикрытых темными пятнами гобеленов. - Командор, - Руи вскочил, быстро склонив голову, приветствуя и пряча покрасневшие щеки, - какие будут распоряжения? Дженсен коротко взглянул на башелье и молча стянул с головы капюшон. Он видел, как вздрогнули тонкие пальцы, когда он, приближаясь, сделал несколько шагов. И как кончик языка скользнул по припухшим губам, когда он, опустив руку на плечо оруженосца, надавил, заставляя опять опуститься на постель. - Ты знаешь, что делать, - Дженсен провел ладонью по пылающей щеке, лаская, и закрыл глаза, позволяя умелым и горячим рукам раздевать и скользить по обнажающейся коже.
***
Он невольно зажмурился от яркого света разгорающегося дня, когда Руи отдернул тяжелые шторы и распахнул маленькую створку окна, впуская в спальню поток свежего воздуха. Дженсен замер, разглядывая стройный силуэт башелье и вспоминая, как два года назад опрометчиво согласился взять в обучение юного и миловидного пажа, мечтающего о рыцарской славе. Неприятный холодок вины сковал дыхание. Он с усилием вдохнул, набирая полные легкие воздуха для произнесения решающих слов. - К вам идет Арнуа, - оруженосец отошел от окна, избегая взгляда, и застыл в двух шагах от постели, опустив глаза и держа на весу приготовленную льняную сорочку. Дженсен выдохнул. Только что-то действительно важное могла заставить старого вояку самолично проделать такой путь. Он поднялся с постели, небрежно отбросив в сторону смятое покрывало и вновь доверился рукам предупредительного оруженосца. Дверь в спальню открылась без стука. - Командор, - окликнул его остановившийся на пороге Арнуа. Дженсен накинул нарамник, расправляя его на плечах, и обернулся на рыцаря. - Что случилось? - Местный пастор решил аббату и пошел проповедовать людям. - И? - И сейчас с толпой горожан прет к дому предполагаемой ведьмы, - Арнуа поморщился, словно от кислого. - Тогда, почему ты здесь? – Дженсен пристегнул к поясу поданный оруженосцем меч и вопросительно посмотрел на рыцаря. - Я отправил к дому ведьмы четверых, - пожал плечами в ответ старый вояка, - но, разговаривать с пастором придется все равно вам. - Придется, - спокойно согласился он и, не оборачиваясь, быстро вышел из спальни, не дожидаясь пропустившего его Арнуа.
***
Небольшая и крикливая толпа горожан, собравшихся у опрятного домика «ведьмы», издали напоминала стаю ворон, защищающую добытый кусок падали. - Мессир! – Зычный голос пастора перекрыл царящий вокруг гвалт. Горожане приутихли, озлобленно посматривая на подъехавших к ним храмовников. - Командор, - привычно поправил священника Дженсен. - Командор, вы творите беззаконие, приказывая воинам Христовым защищать исчадье ада! – пастор раскраснелся, тряся над головой Библией. - Воины Христовы защищают имущество исчадья ада от ущерба, - холодно парировал Дженсен, - беззаконие творите вы. Разве суд над обвиняемой уже состоялся? - Нет, - священник заметно поостыл. По толпе тихим рокотом пробежала волна недовольства. - Она была обвинена, как полагается по христианской совести и закону? - Нет, но она – ведьма! – краска негодования вновь залила щеки священнослужителя. - Так что же мешает вам уличить слугу нечистого перед папским судом? – Дженсен снял шлем и немного наклонился вперед, пристально вглядываясь в лицо пастора. - Тогда удовольствие от расправы перейдет к другому, - раздалось в установившейся тишине. Дженсен поднял глаза и встретился взглядом с высоким, богато одетым горожанином, вооруженным увесистой дубиной и стоящим в ряду его людей, преграждающих дорогу толпе. - Вот она – власть ведьмы над неокрепшими умами и душами! – визгливо проорал священник, опять поднимая Писание над головой, - одумайся, неразумный! Отвратись от сатанинского отродья! Пастор метнулся к защитнику ведьмы, и был остановлен, выступившими вперед по знаку командира, храмовниками. Толпа загудела. - Понятно, - хмыкнул Арнуа, - что делать будем? - Этих, - он обвел рукой толпу, - разогнать по домам. Десяток сопровождающих его тамплиеров, словно пастушьи собаки непослушных овец, начали равнодушно теснить возмущенных произволом горожан прочь от ведьминого дома. - Этого, - Дженсен кивнул на пастора, - отвести под конвоем домой. Будет сопротивляться – где каземат, вы сами знаете. Арнуа сделал знак двум рыцарям. Пастор запричитал и упал на колени, обращаясь с мольбой к небесам покарать вероотступников и еретиков прямо на месте. Конвоиры терпеливо дождались окончания молитвы и, аккуратно подхватив обессиленного священника под руки, бережно усадили его на коня. - У дома до завтра выставить караул, менять каждые два часа, - Дженсен стянул капюшон и растрепал пятерней отросшие волосы, наслаждаясь дуновением теплого ветра. - Да, жарко, - согласился Арнуа, - а почему только до завтра? - А завтра уже будет точно известно, охраняем ли мы имущество ведьмы или добросердечной христианки, - ухмыльнулся он в ответ. Через пару минут, когда в переулках затихли возмущенные вопли разгоняемых горожан, Дженсен закрыл глаза и подставил лицо солнцу, глубоко вдыхая душистый аромат, цветущих в саду, яблонь. - Спасибо. Дженсен услышал, как осторожно сделал пару шагов забытый в кутерьме защитник. Рядом взвизгнул доставаемый из ножен меч. Не открывая глаз, он махнул вооружившемуся Арнуа: - Не дергайся. Если бы он хотел меня убить, благодарить бы не стал. Он открыл глаза и отыскал взглядом явно смущенного горожанина. - Рано благодаришь. Вполне возможно, что через неделю твоя дама сердца сгорит на костре. Он равнодушно отметил, как напряглось и исказилось от гнева немного смуглое лицо. - Но, ты можешь попытаться ей помочь, - Дженсен и сам не знал, почему решил ободрить защитника, - по закону у любого еретика может быть адвокат. Надежда, вспыхнувшая в глазах и осветившая лицо горожанина, остро заскребла под ребрами, вызывая глухое раздражение. - Прощай. Он дал шпор коню и медленно отъехал от ведьминого дома. - Быть вам магистром, - уверенно заявил Арнуа. - Если до этого меня не поджарит аббат, - рассмеялся он в ответ.
***
- Как вы смеете? Дженсен поморщился от придушенного гневом голоса Клименте. - Вас не учили стучать, прежде, чем войти? – копившиеся с момента расставания с защитником, раздражение выплеснулось холодной вспышкой злобы. - Сейчас не до церемоний! – аббат кашлянул, возвращая голосу силу, - вы не в праве заключать под стражу служителей церкви! - А, вы не в праве подглядывать, как я раздеваюсь. - Продолжай, - Дженсен кивнул, замершему от неожиданности, Руи, и поднял руки над головой, наклоняясь и с облегчением освобождаясь от стягиваемой с него кольчуги. - Впредь не смейте вмешиваться в ход папского суда!- Клименте, заложив руки за спину, начал мерить спальню шагами. - А при чем тут суд? Монаха я запер для вашего же удобства. Чтобы не сбежал, когда понял какую смертоносную глупость он совершил. А пастор даже не под домашним арестом. Аббат остановился и шумно выдохнул через нос, успокаиваясь. - Вы скатились до самоуправства, - с угрозой в голосе наконец-то заговорил он, - ещё один такой случай – и я буду вынужден жаловаться на вас Магистру. - Жалуйтесь. Можете начинать прямо сейчас. Пока ваша жалоба дойдет до Магистра, я успею довести вас до белого каления. А сейчас – выйдете. Не люблю, когда наблюдают, как я моюсь. В повисшей тишине было отчетливо слышно, как часто и сипло дышит Клименте. Дженсен чертыхнулся про себя, поняв, что святой отец собирается высказаться по второму кругу. - И попросите, чтобы ужин принесли сюда. У меня нет настроения наблюдать ваше гневное выражение лица весь вечер, - холодно добавил Дженсен, уже не рассчитывая на успех. - Вы закончите свои дни на костре, - пророчески произнес доминиканец, разворачиваясь, чтобы уйти. - Или стану магистром, - уже смеясь, бросил ему в спину Дженсен, - И не забудьте про ужин! Добротная дубовая дверь громко хлопнула, закрываясь за взбешенным аббатом.
- Продолжим. Он закрыл глаза, опуская голову и расслабляясь под массирующими прикосновениями умелых рук оруженосца.
Клименте с усилием сжал зубы, давя зевок. Четверка монахов за его спиной привычно и напевно шептало молитву, завершая утреннюю службу. Под дружное и привычное бормотание вялые мысли о предстоящем дне плавно перетекли на храмовника. Тамплиер вызывал неосознанное раздражение с самого первого дня их встречи. Самоуверенный и равнодушный к делам церкви, надменный и развратный. Клименте передернул плечами и поморщился, вспоминая влюбленный взгляд оруженосца, постоянно направленный на своего командира. "Плоть слаба"- пытаясь найти в душе хоть кроху оправдания храмовнику, подумал аббат. Опасные воспоминания, словно получив разрешение, заполнили его мысли, заставив пересохнуть горло и горячей каплей пота пробежаться по спине. "Плоть слаба" - напомнил он себе и истово подхватил молитву, до боли сжимая в ладони распятие, крепко зажмурившись и прогоняя святыми словами охвативший его порочный жар.
***
Монахи рамеренно поскрипывали перьями, записывая за свидетелями каждое слово показаний. День близился к полудню и оставшиеся от утренней толпы, посетители торопливо обвиняли обидевших их друзей и соседей в ереси и колдовстве, явно спеша разделаться с неприятным для них делом до обеда. Клименте задумчиво перебирал крупные бусины четок, размышляя над порочностью людской души. Наткнувшись пальцами на распятие, он привычно прочел "Отче наш" и начал новый круг размышлений. - Задумались над природой всего сущего, святой отец? - раздавшийся над ухом насмешливый голос заставил его вздрогнуть от неожиданности. - А вы продолжаете искушать судьбу? - не сдержался аббат, окинув взглядом почти сарацинский наряд камандора. - Никогда бы не подумал, что вы настолько амбициозны, чтобы выдавать себя за Проведение, - усмехнулся храмовник, усаживаясь рядом. Клименте в бешенстве скрипнул зубами, обдумывая достойный ответ. Дженсен поднял руки в примирительном жесте: - Я пришел предложить перемирие на время суда. И признаю, что неудачно начал его обсуждение. Аббат усмехнулся. Дженсен с удивлением заметил глубокие горесные складки около тонких, бледных губ. - Быть вам магистром, командор, - Клименте посмотрел на него пристально и пытливо. - Если раньше вы не спалите меня костре, - согласился с ним Дженсен.
***
- Куда теперь? - Арнуа выступил из густой тени ратуши и зашагал рядом, изредка бросая предупреждающие взгляды на встречных горожан. - К ведьме, - Дженсен привычно похлопал себя по поясу в поиске кольчужных перчаток и, не найдя, рассмеялся. - Монах рассказал, в чем ее обвиняют?- старый рыцарь громко засопел, тяжело ступая, в попытке успеть за легкоодетым командиром. - Да. Все, как обычно: у соседской коровы пропало молоко и в саду у колдуньи яблоки созревают раньше, чем у всех в городе. На лицо сговор с нечистым. - Пастор кляузу сам писал или кого-то другого подослал?- Арнуа махнул конюхам, чтобы привели лошадей. - Сам. Видимо, не смог себе отказать даже в таком малом удовольствии, - Дженсен нахмурился и, подождав, когда подведут его коня, легко взлетел в седло. - Как мальчишка, - буркнул себе под нос Арнуа, с достоинством опытного рыцаря взбираясь в седло своей кобылы.
Маленький город жил своей размеренной жизнью, тихо рокоча людскими голосами, звеня детскими окриками и шелестя уже по-летнему яркой листвой расцветших садов. Раскрасневшиеся прачки, шутя и переругиваясь, несли тяжелые корзины с чистым, пахнущим проточной и студеной водой, бельем. Куда-то спешил по-щенячьи тощий монашек из свиты аббата, по-девичьи приподнимая подол мешковатой рясы, чтобы не запачкать ее в лужах, оставшихся после ночного дождя. Розовощекий карапуз, стоя посреди улицы, деловито облизывал медовый леденец, изредка отворачиваясь от басовито гудящей настырной пчелы. - Я прошение магистру написал, - пробурчал Арнуа и быстро отвел глаза в сторону, - хочу осесть где-нибудь. Дженсен только коротко кивнул, соглашаясь.
Маленький домик колдуньи терялся в кипени и аромате цветущего сада. Дженсен с трудом нашел глазами в густой поросли смородиновых кустов белые, с кровавым росчерком креста, плащи караульных. Махнув им, он, не задумываясь, шагнул в черный провал открытых дверей дома. Упругий толчок воздуха в лицо предупредил о нападении, Дженсен легко пригнулся, сжавшись для ответного удара. Тяжелый звук удара в стену позади него вызвал непроизвольный оскал, и он услышал тихое шипение напавшего, ввинчивая свой кулак в чужие ребра. Женский крик оглушил на секунду и Дженсен упал от коварной подножки, тут же прижатый к полу тяжестью сильного тела. Но уже через пару мгновений тяжесть пропала, сменившись ощупывающими руками. - Да живой я, живой, - отбился от рук Дженсен, поднимаясь на ноги. Полумрак крохотного коридора озарился неровным светом одинокой свечи, и Дженсен смог рассмотреть маленькую большеглазую брюнетку, испуганно прикрывшую ладошкой лицо, взбешенного Арнуа, сверкающего глазами на все того же долговязого защитника ведьмы, уже удерживаемого оставленными в какрул тамплиерами. - Обознался? - усмехнулся Дженсен, обращаясь к раскрасневшемуся в пылу драки горожанину. Тот явно смутился, но уже через секунду, вздернув подбородок, сказал с вызовом: - Вы одеты неподобающе рыцарю. Кто угодно бы на моем месте обознался! Дженсен рассмеялся и захохотал ещё громче, заметив обиженное и немного оскорбленное выражение лица защитника. - Будь я одет подобающе, ты бы об меня руки сломал, - пояснил он, немного успокоившись. И с удивлением услышал заразительный смех в ответ. - Как дети малые, - пробурчал Арнуа и махнул караульным, разрешая освободить виновника переполоха.
Солнце уже клонилось к закату, когда Арнуа, сыто отдуваясь от ведьминого угощения, мерно покачиваясь в седле, решился задать интересующий его вопрос. - Так зачем мы сегодня в гости к колдунье ездили? Дженсен тихо ответил: - Убедиться. Старый рыцарь задумчиво почесал пальцем под кольчужным капюшоном. - Даже не буду спрашивать, что вы задумали. Но готовит девченка и вправду волшебно.
Маленький городок тихо засыпал, скрипя закрываевыми ставнями чистых окон, переговариваясь редким лаем собак и звуча колыбельными напевами. Ему не было дела до двоих молчаливых, думающих каждый о своем, всадников на пустынной улице, до терпеливо ждущего на краю разобранной постели юного башелье, и до укрощающего плоть в полумраке своей спальни аббата, раздираеваемого греховными желаниями.
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
О-о-о-о-о-о-о-ё-ё-ё-ёёёёёёёёёё!!!!!!!!!!!! Больше вселенной горе моёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёё!!!!!!!!!!!*поет* Не обращайте внимания))) Это я так пытаюсь бороться со своей говнистостью))) Если промолчу - меня порвет, если выскажусь - испорчу отношения с очень близкими мне людьми((( Вот и пою((((((
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
бла-бла-бла про фитбекНе так давно, один очень хороший человек подопнул меня на писанину. И делал это постоянно, хваля, ругая, поддерживая и вдохновляя))) Так появились "Веснушки". Они понравились многим, и меня уже не нужно было пинать Результат моего "воодушевления" известен всем))) Потом к этому добавилась репутация((( И вы сейчас подумали, что я буду жаловаться на трудную жизнь фиграйтера? А вот и нет! Потому что я свято верю, что человека нельзя заставить делать то, чего он не хочет. И мне всегда нравилось записывать за этими двоими, живущими своей жизнью в моей голове)) Иногда получалось неплохо, иногда - совсем никак((( Но одно оставлось всегда - мне нравилось и до сих пор нравится видеть их в разных историях и ситуациях))) Вожможно, что азарт уже не тот, но тяга осталась Это было конечно очень длинное и несуразное вступление, но против натуры не попрешь! Я люблю трындеть долго и с умным видом))) А сама мысль проста, как копейка: фитбек - это поддержка и она нужна всем пишущим, хотя бы для того, чтобы не ощущать себя сумасшедшим, разговаривающим с самим собой))) И в принципе не так уж и важно количество ПЧей и оставленных в комментах печенюшек))) Главное, что они есть))) Потому что, по моим личным наблюдениям, число читающих не определяет талант автора. Есть в фандоме люди очень талантливые, но просто стесняющиеся показаться на всеобщий обзор. И я очень благодарна всем, кто продолжает читать мою писанину и терпеливо ждет продолжений Простите, что не отвечаю на ваши отзывы или отвечаю, но редкоНе буду ссылаться на реал - сама знаю, что какашка((((((((
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Вы мне три картинки с Джеями, я вам - три коротюсеньких драблика))) Отсчет пошел)
Для tattyana))) Нажать на картинку! И днем и ночью на небосводе полыхала Звезда, и Боги говорили с людьми, приходя к ним во снах. Пастухи приносили тревожные вести с пастбищ, затерянных высоко в горах, об огромных, невиданных и неуловимых волках, не боящихся огня, чью шкуру не брали стрелы. Знахари и ведуны кричали от боли у общего костра, беседуя с духами. Исполнялись пророчества и не было спасения от кары Богов отступникам, посмевшим взойти на Черную гору - только яркие вспышки Божьего Гнева ослепляли наблюдавших со стороны за смельчаками. И призвал Оракул к себе двенадцать избранных, по одному от каждого клана. - Пришло время Последнего Пророчества, - сказал он двенадцати, - но только один из вас сможет выполнить его, только один будет говорить с Богом.
К подножью Черной горы их добралось только трое - остальные пали от Божьего Промысла ещё в Проклятом Лесу. - Я не пойду дальше, - сказал, похожий на ворона, шаман из клана Ущелья, - Бог приходил сегодня в мой сон и повелел вернуться назад, к своему народу. - Ты врешь! - закричал на него, похожий на огненный смерч, сын клана Утесов, - это мне Бог повелел вернуться! Джааред только пожал плечами: - Возвращайтесь. И он отвернулся от ссорящихся побратимов. Он не верил в Богов.
Отвесная стена Скалы Предназначения бесшумно дрогнула, разламываясь и открывая широкий зев ярко освещенной пещеры. Джааред нахмурился и поправил врезавшуюся в обнаженную кожу плеча тетиву своего лука. Недолго поколебавшись, он шагнул вперед.
- Ну и что мы с этим делать будем? - спросил Мэтт и сделал большой глоток кофе из разрисованной кривыми цветочками кружки. - Пока понаблюдаем, - Дженсен пожал плечами, - но уже подозреваю, что "беседа с Богом" с этим экземпляром не прокатит. - Почему? - А ты посмотри на него: никакого религиозного благоговения, даже обыкновенного страха перед неизвестным нет. Только любопытство и настороженность. Мэтт всмотрелся в четкую картинку на огромном мониторе. Абориген осторожно двигался вдоль стен, стараясь ступать бесшумно, и часто останавливался у заинтересовавших его, мигающих разноцветными огоньками, встроенных в искуственный гранит стен, панелей. - Тебе виднее, это же ты у нас спец по первому контакту, - Мэтт отмахнулся, явно потеряв к происходящему интерес и отсалютовав кружкой, вышел из смотровой. " И почему же ты такой смелый?" - мысленно спросил Дженсен у плавно двигающегося изображения, усаживаясь в кресло напротив монитора. Он почувствовал, как почти забытый зуд исследовательского азарта прокатился под кожей. Ближайшие недели обещали быть интересными.
Для Kina.ko Не забываем нажать на картинку! - Отстань, противный, - раздраженно продребезжало оконное стекло, поморщившись от очередного хлесткого удара ветки. - Это не я! - обиженно зашелестел клен, - это ветер! - А что , так сразу ветер? - ехидно пропел порывистый гуляка, путаясь в сильных ветвях и заигрывая с уцелевшими листьями. Клен потянулся ветками, пытаясь удержать неуловимого бродягу. Оконное стекло тихо завибрировало - то ли от злости, то ли от трестких ударов. - Тихо вы! - не выдержав шикнуло оно на разыгравшихся недотеп, - не видете - спят люди! Клен немного склонился, подталкиваемый любопытным ветром, и заглянул в окно. Мимолетом заглянувший в спальню, ветер стек по кленовому стволу быстрыми струями и, подхватив с земли ворох опавших листьев, с тихим шорохом погнал их по ночной улице прочь от дома с зеленой крышей и крепко спящих двоих людей в уютной спальне на втором этаже.
Для wetika Вода упруго выталкивает его на поверхность, поддерживая и сопротивляясь первому гребку. Джаред любит это мгновение, когда ещё чувствуешь кожей отдачу стихии. Пара гребков, вдох, еще пара гребков и снова вдох. И так до бесконечности. Нет ощущения наполняемых воздухом легких - кажется, что каждая клетка наполнена кислородом. Нет тяжести, тянущей ко дну - он парит в безупречной, идеальной невесомости. Это похоже на транс, только круче. А ещё это зависимость от свободы, которую дает такая упрямая и в то же время податливая, вода.
- Ты где витаешь? - Мос неторопливо одевается рядом, изредка оценивающе разглядывая проходящих мимо их шкафчиков пловцов. Джаред неопределенно пожимает плечами в ответ и прячется за тонкой шерстью полувера, просовывая голову в вырез. - Не темни, - друг оставляет в покое свои шнурки и пристально смотрит на него. - Лил хочет большего. В этом ответе больше сомнений, чем констатации факта, и Джаред непроизвольно почесывает бровь, выдавая себя с потрохами. - Так в чем проблема? - Мос удивленно поднимает брови, - ты с моей сестрой вместе уже больше трех лет. Или женитьба не входит в список твоих приоритетов? - Входит, - он опять чешет бровь и хмурится, замечая понимающую улыбку друга, - но ведь нельзя аргументировать свой отказ тем, что глядя на нее, я думаю, что ее имя больше подходит соседской болонке, чем ей? Мос вздергивает брови ещё выше и Джаред понимает, что сказал лишнее. Между ними повисает неприятное молчание. Мос сосредоточенно и, неловко пряча лицо, завязывает аккуратные бантики на своих ботинках. - На послезавтра все в силе? - Джаред не выдерживает первым. - Обязательно, - Мос наконец-то встает со скамьи и улыбается. Джаред чувствует, как расжимается обруч в груди, и с облегчением выдыхает. - Даже, если случится всемирный потоп? - он привычно начинает многолетнюю шутку. - Тем более - наплаваемся вдоволь! Они одновременно захлопывают дверцы шкафчиков. Гулкий звук катится между рядами одинаковых бледно зеленых, плотно прижатых друг к другу, прямоугольников и, отразившись от кафельных стен, ударяется в закрывшиеся за ними двери.
Он сидит в парке, наблюдая за падением очередного сорвавшегося с ветки листка и думает о том, что осень в Нью- Йорке не так романтична, как ее продают киношники. Мысль неожиданно скачет и он в очередной раз задает себе один и тот же вопрос: "а что, если?" Если бы он стал актером, как и хотел? Тогда, вполне возможно, что сейчас он был бы официантом в какой-нибудь Лос- Анжелесской кафешке, и крутился бы между столиками в ожидании роли. Или бы стал звездой. Джаред улыбается, представляя себя на Оскаровской дорожке. Нет, это врятли. Но отказать себе в удовольствии сделаться популярным, он не мог. Если бы он женился в двадцать на однокурснице, как та и мечтала? Он напрягается, пытаясь представить себе повзрослевшую Диану в окружении их общих детей. И смеется в голос, невольно пугая, близко подобравшегося к рассыпаной у его ног хлебной трухи, голубя. Если бы он остался в Техасе и ... Первая капля дождя вскользь черкает его по кончику носа и Джаред стает, так и не закончив мечтать, спеша побыстрее спрятаться от настоящей, одинокой осени Нью-Йорка.
Джаред делает маленький глоток из огромной кружки. Лил опаздывает. Впрочем, как и всегда. Кофейня шумит приглушенными голосами посетителей. Джареду уютно и бездумно. Он разглядывает ажурное переплетение тонкого шарфика, кокетливо позянного на изящной шее симпатичной брюнетки. Ему уютно и просто. Претенциозный колокольчик над дверью тихо звенит, Джаред смотрит на вошедшую пару и непонятная тоска накатывает волной. Он снова делает глоток, пытаясь отвлечься от безотчетного чувства и украдкой разглядывает пришедших. Они красивы. Оба. Мужчина кажется блеклым на фоне яркой подруги. Джаред замечает обручальные кольца. Нет, не подруги - жены. И он опять чувствует, как тяжело и тянуще становится в солнечном сплетении, и хочется ударить кулаком по столу, чтобы стало больно снаружи, а не изнутри. Джаред оставляет чаевые под чашкой, и на несколько долгих секунд закрывает глаза, слушая как стихает звон колокольчика над закрывшейся за ним дверью кофейни.
Вода упруго выталкивает его на поверхность, поддерживая и сопротивляясь первому гребку. Пара гребков, вдох, еще пара гребков и снова вдох. И так до бесконечности. Нет ощущения наполняемых воздухом легких - кажется, что каждая клетка наполнена кислородом. Нет тяжести, тянущей ко дну - он парит в безупречной, идеальной невесомости. Каждая мышца начинает звенеть от приятной усталости, когда перед его глазами встает покрытое по-зимнему блеклыми веснушками лицо, и он вспоминает немного ироничный изгиб полных губ. Он останавливается, стараясь поплавком удержаться на поверхности, сопротивляясь навалившейся тяжести дурацкого вопроса, камнем тянущего его вниз. "А что, если?.."
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Та тупая пизда, которой надоел хиатус, и решившая развлечься за мой счет, стравливая со Скукой! Поищи себе другое развлечение)))) Если так хочется вываляться в дерьмище - нырни в унитаз)))
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
1. Дайри открывает не операционная система (поясняю для тупых: это Vista, Linux или Windows), а браузер (опять же для тупых - Opera, Explorer и т.д.) Это совершенно разные вещи! И сетовать на свою операционку, что она отказывается пускать в дайри - сорри, но в данном случае ваша система гоооораздо умнее вас! - это жаловаться на то, что мужики не беременеют! 2. Для мании величия обоснования не нужны.
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Здравствуй, дружок! Сегодня я расскажу тебе добрую и поучительную сказку)))
Название: Жестокий романс. Автор: я Жанр: стеб, крэк Рейтинг: R Пейринг: J2 Предупреждения: не рекомендуется к прочтению чувствительным Дженсено-топам! От автора: это подарок для Дина, по неосторожности перечислившего свои кинки. Прости, Дин, но ведь ты сразу поняла, что добром это не закончится)))
Жил да был на белом свете, в одной очень буржуинской стране, один скромный и профессиональный труженик интимной жизни по имени J-N-SN- 2000. По крайней мере, он думал, что скромный и профессиональный. На практике этого никто утверждать не мог, потому что жил наш герой в картонной коробке, укутанным в пенопласт, на складе ничем не приметного, чесно говоря, секс-шопа. А чему вы удивляетесь? Ведь наш герой был, не больше, не меньше, секс-машиной последнего поколения. Однажды выписанный с родного заводского склада по капризу какой-то нерадивой клиентки, он пылился на задворках жизни в ожидании нового владельца. И, как бывает в настоящих сказках, он дождался своего профессионального счастья: его грубо схватили, встряхнули и погрузили в машину, отправляя на подвиги во имя всеобщего и индивидуального удовольствия.
Всю полноту своих скромности и самопожертвования наш герой оценил, когда после долгой тряски, подъема в скрипучем лифте и пугающего скольжения по наверняка грязным полам, его наконец-то раздели и он он увидел того, чье интимное счастье должен был составлять. "Нихера себе!" J-N-SN был воспитанной машиной, но мягкие поглаживания по бокам ворсистой тряпочкой и зрелище запунцевевшего и высунувшего от усердия язык лохматого владельца заставили затеплиться некоторые контакты в глубине облегченного, но прочного корпуса нашего героя. "Профессионал я или где?" - задал себе вопрос труженник интима, разглядывая вертящуюся перед ним и готовящуюся к основному действию задницу хозяина. И, как только его подключили к электропитанию, он решительно загудел на холостых оборотах, готовый к подвигам и свершениям. *НЦа-столько не живут и множественные оргазмы* "Да-а-а-а... Я - лучший!" подумал наш герой спустя полчаса, наблюдая, как удовлетворенный хозяин с наслаждением закурил, развалившись напротив него на постели. И J-N-SN довольно шевельнул контактами, засыпая.
Так, в трудах и заботах, прошло больше года. Легкий и красивый корпус нашего героя стал ещё краше, благодаря появившимся ярким наклейкам и интимным признаниям, написанным маркером на блестящих боках. Единственным огорчением J-N-SNа были вечера, проведенные в тесной кладовке, подальше от глаз шумных и, как он подозревал, завистливых друзей хозяина. "Скромность - достоинство!" утешал себя наш герой, пытаясь разглядеть происходящее за неплотно прикрытой дверью. И его скромность всегда была вознаграждена. Так что жаловаться на жизнь у нашего труженника не было никаких оснований. Пока однажды хозяин, пряча глаза, не упаковал его в запылившийся пенопласт и не засунул в коробку, отправляя в неизвестность. И наш герой предпочел впасть в спячку от коварства и предательства владельца.*ангст*
Пробуждение было ужасным: вокруг сновали полуголые люди, громко кричали обвешенные какими-то проводами неопрятные на вид мужики. "Я попал в порно" - с надрывом подумал J-N-SN, даже не вспоминая о своих юношеских мечтах о славе и вечной занятости. "Профессионал я или где?" - подбодрил себя он и впрягся в работу, украдкой в короткие перерывы вспоминая подтяную задницу "в два кулачка" своего первого владельца. Так, монотонно и профессионально, дни шли за днями и наш герой почти смирился с разнообразием мелькающих перед ним отверстий, когда, в один не очень прекрасный день, его опять запихнули в коробку и грубо закинули в багажник какой-то машины.
"Я профессионал или где?" - пытался настроить себя на рабочий лад J-N-SN, разглядывая крутящиеся перед ним в полумраке спальни нечто, завернутое в огромный и совершенно прозрачный пеньюар, причем совершенно женского пола. "Не-е-е-е-т! Этого я не перенесу!" - подумал наш герой и, напоследок погрустив об аккуратной заднице "в два кулачка", перестал работать.
Если и существовал рай для сломавшихся секс-машин, то выглядел он именно так: распахнулись большие гаражные ворота, свет восходящего солнца залил темные углы, освещая его убогое пристанище, и высокий лохматый парень склонился над ним, нежно и осторожно освобождая от паутины, стряхивая пыль с его когда-то блестящих боков, проводя длинными пальцами по выцветшим наклейкам и надписям. J-N-SN зажмурился и потеплел контактами, вздагивая от удовольствия клеммами. "Нифига я не профессионал. И не скромный. Зато меня любят." - подумал он, блаженно отключаясь на заднем сидении хозяйской машины.
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Когда эти двое прилюдно лобызаются, так и хочется покаваица и пожелать, чтобы были осторожнее с зубами: не дай бог в порыве страсти друг друга куснут - ведь умрут в страшных муках от общей интоксикации организма!
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Арты прекрасны, заявки просто отличные! Но проблема в том, что у меня пустая голова и что бы я не выбрала - никакого отклика в мозгах нету потому что мозга и не было в помине((( Короче, подумаю ещё пару часов, может быть хоть что-то мелькнет. А то из-за обязательств писать - это хуже клизмы при свидетелях((
А ещё! Мне такое нарисовали!!!!!!!!! Так и хочется похвастать перед всеми(((( Но низзя((((
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Не знаю, как другим, а мне всегда очень приятно получать подарки пусть даже выбитые под пытками от артера И я хочу похвастаться перед всеми! Ведь сделал этот подарок не просто виртуальный друг, а человек, ставший близким))))))
Когда габен признается в любви, начинаются холивары.(c)
Вот всегда у меня так: вроде бы и добавить уже нечего, а зацепилась извилина и потянула ниточку истории. Я помню, что обещала одному человеку максирассказать историю шлюхи. Похоже, что пришло время для выполнения обещанного. И, конечно, много и быстро я написать не смогу))) Поэтому это будет цикл из нескольких драблов.
Обалденный арт к этому фф мне подарила обожаемая wetika
Название: Шлюха. Автор: я Бета: нет Рейтинг: R Пейринг: J2, ОМП/Джаред, Джаред/ОМП Жанр: ангст, драма, романс (спасибо за подсказку kittymara) или Мозготрах Фирменный, авторский (wetika ) Статус: закончен Предупреждения: нет
Входная дверь распахнулась, впуская в полутемную глубину бара высокого посетителя, словно подгоняемого в спину громким и разноголосым шумом дневной улицы. Бармен, хмыкнул, скользнув взглядом по усталому лицу, усевшегося на высокий табурет, мужчины. - Мы ещё закрыты. Посетитель, сжав губы, молча выложил на стойку сложенную вдвое сотню. - Что будете пить? - купюра быстро исчезла с имитирующей мрамор столешницы. - Похер, - сипло ответил мужчина, потянув за узел галстука, расслабляя его, - лишь бы с ног валило. - Уволоили? - с привычным сочувствием поинтересовался бармен, наливая в стакан двойную порцию виски. - Нет. У шефа траур. Отпустил пораньше. - Траур у шефа, а пьешь ты? - хохотнул бармен. Мужчина сверкнул глазами и зажмурился, опрокидывая в себя содержимое своего стакана. - Он себе такой роскоши позволить не может, - выдохнул посетитель. - Язвенник? - Нет. Здоровей нас с тобой вместе взятых будет. - Заинтриговал. Мужчина понимающе кивнул головой, соглашаясь. - Вот и мне сначала тоже это интересным показалось. - Расскажешь? - взглянув на часы, бармен выжидающе посмотрел на внезапно постаревшего посетителя. Тот, плотно сцепив зубы, крутил в руках опустевший стакан, словно решая для себя трудную задачу. Бармен, наполнив второй стакан, пододвинул его, намекая, что никуда не торопится.
- Меня к нему в телохранители старый армейский друг порекомендовал. Я сначала брыкался. Бизнес у него не шибко мне по вкусу был. А потом, когда жена на развод подала, пришлось самому идти на поклон. А он не гордый оказался - взял без условий. Вот уже шестой год, как я его стерегу. Да и работа мне нравится стала. Ему ж телохранитель только по рангу полагается. Так что, катаю его по делам, получаю деньги, да еще и за сверхурочные капают. Он пока в офисе сидит, я считай, свободен. Основная работа по вечерам. - А что у шефа за бизнес? - бармен навалился на стойку, устраиваясь по-удобнее. - Он сутенер. Бармен удивленно присвистнул. - По сути. А так - уважаемый человек. Бизнес легальный. Загородный клуб и агенство эскорт-услуг. Тридцать с хвостиком мужику, а добился многого. - А траур то у него по кому? - Долго рассказывать. - Как знаешь, - с напускным равнодушием пожал плечами бармен, отходя к стоящим за его спиной полкам и с деловым видом поправляя и без того идеальные ряды бутылок. - Друг у него есть, - после недолгого молчания продолжил посетитель свой рассказ, - начинали они вместе. Дружок потом на дурь подсел и в какую-то историю вляпался. Вот их пути и разошлись. Хотя, общаться они так и не перестали. Где-то месяц назад, позвонил этот друг и денег попросил - опять в какое-то дерьмо влез. Шеф не дурак, сразу спросил, что тот в залог может дать. Короче, договорились они между собой, а меня шеф за этим залогом отправил. Мужчина опять ненадолго замолчал. - Я за пять лет, что на шефа работаю, на всяких блядей насмотрелся. Но этот парень был какой-то... На снайпера похож. Смотрит прицельно. И так, словно твою душу за горло держит. И брезгует. Чистый весь такой, ухоженный. У меня кулаки всю дорогу чесались ему мордашку поправить, чтобы место свое знал. А он взял и улыбнулся, когда уже из машины выходил. Как световая граната разорвалась. Меня потом шеф на его счет выпытывал, а я, как дурак, только мычать мог. Странный, короче, парнишка оказался. Да только шеф даже смотреть на него не стал. Человека к нему приставил, дал пару дней пообжиться и в работу впряг. Парень универсалом оказался. У него уже через неделю все дни под завязку расписаны были. Клиенты платили втридорога, чтобы этого долговязого заполучить. Вот тогда шеф и решил к нему присмотреться. Бармен долил виски в полупустой стакан, подталкивая рассказывать дальше. - И вот тогда -то, на этой гребаной вечеринке все и началось. Парнишка звездил так, что все вокруг слепли. Шеф поначалу лицо держал, вида не подавал, что любопытно ему стало. А потом- они словно на ринге сошлись. Пялились друг на друга все время. Пацан шефу только палец не показывал, чтобы выбесить. Ну и можно сказать, что добился своего. Его прямо с вечеринки за город увезли. Вроде как для теста. Шеф туда пару раз ездил, сам, меня на выходные отпустил. Не знаю, что там за экзамены парню устраивали, только вернулся он неделю назад в город уже совсем другой. Спокойный слишком. И улыбаться перестал. И шеф поменялся. Раньше, как скала был - уверенный. А когда после выходных вернулся, как подменили. Лицо вроде спокойное, а глаза бешенные. И видно, как дрожит изнутри. Парня под колпак - всех его клиентов вежливо отвадил. И психовал страшно, когда ему кто-то звонил и молчал. Я, дурак, сунулся - предложил вычислить молчуна. Так не рад был, что рот открыл, как он на меня посмотрел. Это я уже потом понял, что парнишка звонил. Что там у них было - я не знаю. Только вчера шеф меня за парнем послал. Сказал, чтоб ни одна живая душа не знала. Ну, привез я пацана к нему. Думал, поговорят, обратно повезу. А нихрена. Мужчина сделал большой глоток и, поставив пустой стакан на стойку, закрыл ладонями лицо. - Так, получается, что по парню траур? - спросил бармен, опять наполняя стакан. - Получается, что по нему. Я всю ночь прождал. А утром шеф мне наказал парня домой отвести, чтобы тот вещи собрал. И адрес его нового дома назвал. И записку в открытом конвертике вручил, чтобы новому владельцу передать. - И что в записке было? Посетитель посмотрел на заинтересованного бармена невидящим взглядом. - "Он хорош. Действительно хорош." Бармен помолчал, что-то прикидывая в голове. - Получается, что ты по несостояшейся любви двух пидоров убиваешься? - брезгливо хмыкнув, спросил он у замолчавшего посетителя. - Дурак ты, - устало ответил тот, поднимаясь и выкладывая на стойку ещё полтинник. - Любовь людей по полу не различает, - добавил он, уже открывая двери и делая шаг на шумную и многолюдную улицу. Бармен пожал плечами и уже через минуту забыл о странном посетителе и его неправдоподобной истории.
Лоренцо подавил зевок и, окинув взглядом собравшихся, откинулся в кресле. Голос Квентина, делающего доклад о падении прибылей в этом полугодии, монотонно жужжал, как осенняя муха. Мысли вяло крутились в голове, постоянно возвращаясь к последнему приобретению. Джаред. Он был действительно хорош: знал когда поломаться, а когда и стелиться шелком. Лоренцо непроизвольно цокнул языком, вспомнив их последнюю встречу. Квентин замолчал. - Продолжайте, - отмахнулся Лоренцо и под возобновившееся монотонное жужжание прикрыл глаза, стараясь сдержать довольную улыбку на лице. Сегодня они попробуют что-нибудь новое. Обязательно.
- У тебя десять минут, чтобы добраться до дома, - сухой и отстраненный, голос Джареда ударил повелительными нотками. Раздались короткие гудки. Лоренцо медленно выдохнул. Мальчишка стал слишком многое себе позволять.
Разливающаяся внутри с каждой минутой, злость выплеснулась бешенством и желанием наказать. Джаред молча и равнодушно терпел, подчиняясь приказам и лишь коротко морщился от особо глубоких толчков. Разрядка не принесла ожидаемого удовольствия. Злость накатила новой, удушливой, застилающей глаза, волной. - Ключ, - Джаред раскрыл ладонь. Тихо звякнула цепь стальных наручников о дужку дизайнерской кровати. - Не забывайся, - Лоренцо сделал усилие над собой, чтобы не сорваться на крик, - ты помнишь, сколько я за тебя заплатил? - Помню. Мало. А теперь давай этот гребаный ключ. И Лоренцо услышал, как внутри него что-то сломалось с тихим и непрятным звуком, раздавленое безраличием и непонятным превосходством в голосе постельной игрушки. Он молча потянулся и разомкнул наручники. Джаред легко встал, растирая раздраженную кожу на запястьях, и направился к ванной. - Не забудь перевести на мой счет оговоренную в контракте сумму, - услышал Лоренцо перед тем, как за Джаредом закрылась дверь и раздался звук льющейся воды.
Лоренцо устало выдохнул, глуша мотор перед воротами гаража. Прошло уже три недели с той, дикой и невероятной для него, ночи. На следующий же день после нее, он пытался отказаться от зарвавшейся шлюхи, но разговор с Эклзом ничего не дал. Более того, тонкий намек о возможных последствиях от причененного ущерба, прозвучавший в вежливом голосе сутенера, напугал. Обещанная контрактом конфиденциальность попала под угрозу и впереди замаячило шумное разоблачение его пристрастий. Лоренцо скрипнул зубами. Пост главы совета директоров очень стабильной и довольно известной компании с легкостью перейдет к кому-то другому, если о его вкусах узнает тесть. Переплачивать за то, что вернет игрушку до обговоренного срока, Лоренцо не собирался. Но и терять проплаченное время тоже не хотел. Поэтому он сейчас сидел в машине перед арендованным на полгода домом и раздумывал, как вернуть того отзывчивого, угадывающего мысли и воплощающего все его сумасшедшие желания, Джареда. Парня-мечту, которого он увидел на разгульной вечеринке полгода назад. И не смог забыть. Он помнил жадность и жажду в раскосых глазах, пьяное удовольствие на смуглом лице в первые недели. Парню нравилось, то что он делал. Его напористость и требовательность подрубала колени и заставляла забыть обо всем. Так и не придумав, как поступить, Лоренцо вышел из машины и, ссутулившись, вошел в дом за горькой, но такой необходимой, дозой безразличной, продажной любви.
Джаред смеялся. Раскинув ноги на широкой постели, опираясь на локти и глядя ему прямо в глаза, Джаред смеялся. Над ним. - Не смей... - Или что? - смех внезапно оборвался, губы Джареда дрогнули, сложившись в насмешку, - Выебешь меня? Так давай. Ты за это заплатил. - Я не платил за бесчувственное тело, - Лоренцо не понимал, почему оправдывается. Было во взгляде когда-то его постельной игрушки что-то такое, что срезало из голоса повелительные нотки и заставляло почти скулить, прося. - Ты наивен, если думаешь, что сможешь получить больше. - Я заплачу. Любую сумму. Только за то, чтобы ты притворился, чтобы хоть на оставшееся время вернуть тебя. Прежнего. Джаред прищурился, склонив голову к обнаженному плечу, рассматривая его, словно занятную диковинку. - Я согласен. И не стало ничего вокруг важнее этих слов.
Мир Лоренцо перевернулся за одну короткую ночь. - Я научу тебя любить, - шептал Джаред и Лоренцо вновь упивался пьяным удовольствием в раскосых глазах, соглашаясь и проваливаясь в удовольствие. - Покажи мне, как ты хочешь меня, - приказывал Джаред и Лоренцо, сдерживая всхлипы от возбуждения, опускался перед ним на колени. Перед парнем-мечтой, отравившим его кровь и выпившим душу без остатка. - Подпиши чек, - Джаред резко вышел из него, аккуратно обтер влажной салфеткой его все ещё вздрагивающий после оргазма член и небрежно размазал пальцами белесые нити на гладкой поверхности его директорского стола. И Лоренцо подписал прямоугольный кусок бумаги, сдерживая дрожь в руках. Телефон мелодично пискнул, установив соединение, Джаред мягко улыбнулся, глядя ему в глаза, и отвернулся, поднеся трубку к уху. Его парень-мечта уходил, унося с собой маленькую бумажку и все, что до этого времени было Лоренцо. - Эклз, я хочу выкупить свой контракт, - голос Джареда был ровен и отстранен, и Лоренцо подумал, что сейчас , прямо на его глазах, ломают кого-то ещё. Этим голосом, этим разворотом плеч и небрежным щелчком длинных пальцев. - Джаред... - Да. Я знаю. Я - лучший. Джаред не обернулся в дверях, и подаренная на годовщину свадьбы, дорогая ручка хрустнула в пальцах, разламываясь пополам. Замок тихо щелкнул, отрезая его от мира, сосредоточеного в раскосых глазах. - Шлюха...
До встречи оставалось ещё больше получаса. Дженсен сделал короткий глоток из крутобокого фужера и невидяще уперся взглядом в окно. Полгода назад в глухих и, на первый взгляд, уютных подвалах этого загородного клуба пытались сломать и научить повиновению его последнее и самое удачное приобретение. Пытались. - Этот парень - психопат, - словно выдавливая из себя слова, сказал ему тогда, стараясь выровнять дыхание и отводя глаза в сторону, Джон. Джон. Мастер своего дела, знаток человеческой природы. Парень не сломался и на десятые сутки. Джон попросил отпуск уже на седьмые. - Чтобы мы не делали, ему это нравится. Он кайфует от того, как заводятся парни. Эта сволочь словно сосет все твои темные секреты. Прогибается, не успеешь ты об этом подумать, встает так, как тебе хочется в этот момент. И наслаждается. И, Дженсен... Избавься от него. - Сначала я хочу посмотреть, насколько он хорош. Тогда Джон в ответ только усмехнулся. И сейчас, глядя в одну точку, Дженсен хотел бы усмехнуться в ответ. Потому что он видел, как, похожий на тяжелую, ядовитую, подвижную ртуть, Джаред преображался от партнера к партнеру, словно делая слепок с их самых тайных желаний, отметая запреты и всегда улыбаясь. По-разному. Замерев в очередной личине, со связанными за спиной руками, на коленях, с блестящей от пота обнаженной кожей, он улыбался, глядя прямо в глаза своему истязателю. И наслаждался его смятением и жаждой. Он улыбался робко, глядя на трясущеся руки допущенного к нему на час охранника. Он пил его неуверенность, подбадривая и тихо вздыхая от неумелых ласк. Он улыбался жестко, больно, так же, как проводил ладонью по шее наказанного за непослушание новичка. Он впитывал его страх, сминая, как пластелин, чужую волю, и ловил губами всхлипы. Он был не просто хорош. Он был лучшим.
- К чему эта встреча? - Джаред сидел напротив, закинув ногу на ногу и небрежно крутил в длинных пальцах сигарету, так и не прикурив, - Ты хочешь больше? Так скажи, сколько я ещё буду должен заплатить? - Дело не в этом. Я был бы дураком, если бы не попытался тебя удержать. Джаред усмехнулся: - Зачем тебе это нужно? Ведь ты дал ясно понять, что как бы я не был хорош, никогда не стану достаточно хорош для тебя. Дженсен замер, посмотрев на него. Джаред улыбался. Безмятежно и открыто. Только в глазах плясала темнота, меняя оттенки серо-зеленого. - Глупо отпускать на волю курицу, несущую золотые яйца. Дженсен нарочито удрученно вздохнул и откинулся в кресле. - И это все? - глаза Джареда посветлели, он заразительно рассмеялся, - На те деньги, что я заплатил за свою свободу, ты сможешь купить себе целый курятник. Джаред встал и прикурив, зажмурился, сделав первую глубокую затяжку. - Ты не можешь мне дать то, ради чего я бы остался. Ведь ты не спишь со шлюхами. И он медленно вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
После той встречи в загородном клубе Дженсен бесился ещё пару недель. Он пытался напиться. Получалось плохо и злое похмелье только добавляло горечи на языке. Он набирал, вколоченный в память и в спинной мозг, номер, так и не решившись нажать на зеленую кнопку вызова. Он запирался в своем пентхаузе, без сна валяясь на постели и вспоминая две ночи с Джаредом, перечеркнувшие всё. Он опять видел, как вздрагивают ресницы спящего и не знающего о его присутствии Джареда, как тот хмурится своему сновидению, становясь похожим на обиженного и запутавшегося подростка. Он был готов броситься сломя голову, чтобы снова увидеть восторг и обожание в потемневших от желания глазах, и почувствовать губами счастливую улыбку на жадных, припухших губах. И просить прощения за то, что оттолкнул, отрезвев в один миг от податливости и безотказности жаркого тела в своих руках. Только получив одним ранним утром короткое сообщение из трех слов, он успокоился и проспал целые сутки. "Ещё не передумал?" Теперь он помнил только это. То, что не сломался.
- Наш бывший подопечный нашел золотую жилу, - хмыкнул Джон, окидывая взглядом собравшихся на ежегодную вечеринку гостей. Из дальнего угла раздавался громкий, заразительный смех. Джаред опять получал удовольствие, находясь в центре внимания друзей и знакомых его будущей жены. Дженсен пожал плечами. - Большому кораблю... - Попутного ветра, - закончил Джон. У Дженсена заскребло где-то за ребрами. - Проследи за ним. Не хотелось бы, чтобы все закончилось скандалом. Дженсен поставил пустой фужер на поднос и ещё раз оглядев приемный зал, наполненный респектабельными гостями, поднялся к себе в кабинет.
- Значит, никогда? Дженсен вынырнул из своих мыслей. В тихом вопросе замершего в дверях Джареда ему почудились тоска и обреченность. Он скрипнул зубами. Хорошая попытка. - Никогда. - Я уже не шлюха. Дженсен рассмеялся. - Но предлагаешь продаться мне. Уходи, Джаред. Тебя невеста уже заждалась. Он отвернулся к окну, стараясь не прислушиваться к удаляющимся по коридору шагам.
Шлюха. Ему всегда это давалось легко - влюбить в себя. Каким-то образом он знал, как посмотреть и что сказать, чтобы уже через пару встреч отцы семейств без сомнений доверяли своих дочерей-подростков его обаянию. Когда ему было шестнадцать, это было увлекательно и опьяняло. В семьнадцать не было ничего невозможного, и хочелось всего и сразу: строптивую соседскую девчонку, машину ее отца и пару друзей для веселья. И горькое открытие, что за все приходиться платить, не показалось таким уж и тяжелым уроком, когда он заметил, как задрожали и вспотели руки рыхлого прокурора от одного взгляда на него. И он улыбнулся - робко, опустив глаза и краснея, молча кивая, соглашаясь на первую в своей жизни сделку. Потому что именно этого хотел достойный семьянин. Именно этого робкого и чистого мальчика, запутавшегося в сложной взрослой жизни.
Когда ему исполнилось двадцать и перед ним ползало на коленях, хватая за руки, умоляя остаться, безвольное нечто - Джареду было до зевоты скучно. Он знал, что прокурор долго будет смотреть в закрывшуюся за ним дверь, потом напьется и проревет пару часов пьяными слезами, оплакивая потерю того, кто ему никогда и не на секунду не принадлежал. А перед Джаредом будет весь мир. Целиком и полностью принадлежащий ему, потому что он знает, как правильно с ним обращаться.
Когда, в двадцать три, он беззаботно и легко влетел в дерьмо, он улыбался, потому что ему оставили главное - людей с их постыдными слабостями. И он наслаждался отдаваясь, беря, прогибаясь или нависая. Кайфовал не только от секса - от власти над слабыми и глупыми, возомнившими себя сильными и умными людишками с их маленькими грязными тайнами.
И, когда Джареду стукнуло двадцать семь, он начал задумываться о собственном маленьком домике и избранном круге клиентов. Но пакостная сучка Судьба, в его воображении представляющаяся старой, обделенной вниманием, девой, поставила ему подножку - сменился сутенер. И не было в этом ничего особенного и судьбоносного: он по-прежнему занимался тем, что ему нравилось, становясь ожившей мечтой для всех, кто платил. Пока на первой вечеринке у нового работодателя не встретился взглядом с холеным и настороженным мистером Я Его Хочу. Именно так - Джаред словно вернулся в свое шестнадцатилетие: ему впервые за долгие годы захотелось кого-то. Захотелось до пересохшей глотки и зуда под кожей. Всего: целиком и полностью, безраздельно. И впервые в жизни он не знал, кем должен быть.
И, почти в двадцать восемь, надежно запертый в уютном подвале загородного клуба, он, подставляясь и прогибась, нависая или всхлипывая от удовольствия под плетью, наслаждался ощущением чужого взгляда на своей коже, каждым движением крича невидимому для него мистеру Я Его Хочу: "Смотри! Смотри, какой я! Ты не можешь меня не хотеть!" И он засыпал с улыбкой, думая о том, кто однажды пришел в его комнату, и долго, молча смотрел на него, притворяющегося спящим, и ушел, даже не прикоснувшись. В ту ночь его "хочу" превратилось в "надо". Уже на следующий день, ласково пообщавшись с охранником, он знал, как зовут ночного визитера. И узнал, что он, Джаред, вступил на зыбкую почву, захотев своего сутенера. Но "надо" толкало вперед и спустя пару миньетов в тесной комнатке охраны, он уже помнил наизусть несложный телефонный номер Эклза.
Он пытался привычно сломать, чтобы добитьься своего. Не вышло. Он впервые попытался перетерпеть, выжидая. Не сработало. Зуд под кожей и жар переросли из "надо" в "необходимо", подчиняя себе. Необходимо, как дышать.
И, почти в двадцать восемь, он впервые почувствовал себя слабым и глупым. Он был уверен, что добился своего, когда вызванный к Эклзу, прямо на пороге прижал к стене сильное и напряженное, такое желанное тело хозяина, скользя горячими ладонями под тонким шелком рубашки, сминая и вплавляясь жаром в нервы. Ему казалось, что он победил. Но его руки оттолкнули от дорогой кожи ремня, полные губы скривились в презрительной усмешке. "Я не сплю со шлюхами". И Джареду показалось, что он никогда больше не сможет вздохнуть.
И сейчас, почти в двадцать девять, продавшись в последний раз и получив откупные за глупую сенаторскую дочку, Джаред был свободен. Сейчас у него были: удачно приобретенный маленький домик на побережье, деньги и свобода. Только что-то умерло внутри от слова "никогда", произнесенного в полутемном кабинете Эклза, оставив тянущую боль, воспоминания и невозможность дышать.
Барни не был набожным, но сейчас, сидя на жестком стуле в коридоре больницы, он молился всем святым, которых только мог вспомнить. Он, конечно, поверил врачам, которые убеждали его, что удаление аппендицита самая простая и безопасная операция и что его певунье ничего не грозит. Но молитва, казалось, сама слетала с его губ, пока он терпеливо ждал и вскидывался каждый раз, когда распахивались широкие двери, ведущие в операционный отсек.
- Мистер Падалеки дал ваш номер и попросил связаться с вами, - врач равнодушно покосился на дернувшегося здоровяка рядом с холеным русоволосым мужчиной. Барни нахмурился, вспоминая, где он мог видеть раньше эту груду мышц, закрывающую плечом внешне спокойного посетителя. - Как он? - русый неожиданно резко засунул руки в карманы, пряча подрагивающие, сжатые в кулаки ладони. - Уже вне опасности. Пуля повредила только мышечную ткань, чудом не задев кость. Потерял много крови, но это поправимо. Сейчас он спит. Хотите его увидеть? Посититель отрицательно мотнул головой. - В таком случае, до свидания, - врач кивнул и явно подавляя зевок, скрылся за дверями. - Кто? - очень тихо спросил русый у здоровяка. И Барни подумал, что ни за какие деньги не согласился сейчас оказаться на месте, заметно сжавшегося под пристальным взглядом, качка. - Лоренцо. Парни не успели его задержать, а Джареду помощь была нужнее. - Где он сейчас? Здоровяк неопределенно повел плечами. - Найдите. Я хочу с ним побеседовать лично. Телохранитель коротко кивнул и, скользнув по Барни колючим, прощупывающим взглядом, отошел в сторону, на ходу набирая номер на мобильном. - Мистер Полито, - Барни вынырнул из раздумий на оклик появившегося в дверях врача, - вашу жену перевели в палату, вы можете пройти к ней. Барни быстро поднялся и прошептав благодарственную молитву, поторопился следом за врачом.
- Я могу идти сама, - Марта засмеялась и откинув голову, посмотрела на него. - Нет, - Барни замотал головой, - даже не хочу об этом слышать! Он склонился и поцеловал Марту в макушку. Длинный больничный коридор с рядами дверей и полузашторенных окон казался бесконечным. Только темная фигура охранника, замершего у дверей одной из палат, привлекала внимание почти всех снующух мимо медсестер и посетителей. И опять высокий телохранитель показался неуловимо знакомым. Охраняемая дверь распахнулась, выпуская врача, и Барни успел увидеть, как отчаянно сжимает руку сидящего на краю постели русоволосого мужчины мохматый парень с перебинтованным плечом и что-то шепчет одними губами. Дверь медленно закрылась, пряча за собой упрямый затылок склоненной русой головы и широкий разворот плечей, затянутых в дорогой костюм.
Входная дверь распахнулась, впуская в полутемную глубину бара высокого посетителя, словно подгоняемого в спину громким и разноголосым шумом дневной улицы. Барни хмыкнул, скользнув взглядом по лицу, усевшегося на высокий табурет, мужчины. - Мы ещё закрыты. Посетитель, сжав губы, молча выложил на стойку сложенную вдвое сотню. И Барни вспомнил. Он молча выставил перед телохранителем шот и, прижав сотню пальцами к стойке, отодвинул от себя, добавив: - За счет заведения. Конец.